Творчество нашей подопечной Марины Григорьевны Васильевой

 

 

Был скучный и серый осенний день. Сорокалетней учительнице музыки Ирине Степановне вовсе не хотелось тащиться на работу в свою опостылевшую музыкалку. Опять эти тупоумные неслухи, которым на уши понаступали не то, что слоны, а целое стадо мамонтов, будут барабанить день-деньской на разбитых фортепиано (новых в этом году опять не будет),   вертеться на табуретках и канючить: «Отпусти-и-ите пораньше, Ирина Степановна….Чесслово, до понедельника выучу».

И она, страдая от мигрени и собственной мягкотелости, в очередной раз отпустит их по домам пораньше, а сама будет торчать как идиотка в полупустой школе, страдая и поминутно поглядывая на часы.

 

Пробило два часа. ОН так и не позвонил, и она в тысячепервый раз приняв храброе решение ни самой за что не звонить (навязываться кавалеру?фи!),решительно отправилась домой. Хватит, в самом деле. Все только делают, что пользуются ее добротой. Вот она им всем покажет!

 

А показывать-то особенно было нечего. Худая, поблекшая,чуть сутулая женщина, в поношенном сером пальто и черных стоптанных туфлях, с затравленным взглядом. Мужчины вслед ей не оборачивались и  не стремились получить номер ее  телефона. Исключения бывали только по служебной необходимости. Она к этому уже привыкла.

 

От школы, где Ирина работала, до метро было не более десяти минут хорошего ходу. Будучи рассерженной, как сейчас, она проходила этот путь вдвое быстрее. И сейчас, наткнувшись взглядом на белый плакат с объявлением, вывешенный на недосягаемой высоте внушительного бетонного небоскреба, она с разбегу споткнулась, и ее по инерции чуть пронесло вперед.

 

На плакате было  крупными черными буквами написано:

                      «Бесплатно пою по телефону»

 

«Что за чушь?!» - остолбенела незадачливая учительница музыки. «Почему бесплатно? Почему по-телефону?»

 

Но номер она записала, сама не зная, для чего. И придя домой, позвонила:

-Поете?

-Пою.

-Спойте что-нибудь из классики.

-Пожалуйста. Ария Ивана Сусанина «Чуют правду» вас устроит?

-Да, пожалуйста.

 

В трубке загремел роскошный, хорошо поставленный бас.

 

«Профундо!» - ахнула она. Мягкий бархатистый голос заполнял невидимую комнату где-то на верхотуре бетонного небоскреба, вливался в ее прижатое к трубке ухо и растекался медленными волнами по всему ее бытию. Этот поток мог длиться бесконечно - она не тронулась бы с места, превратившись в русло плавно текущей реки.

 

-Но …почему вы поете бесплатно?- спросила женщина, когда голос умолк.

-Долгий разговор. Вы далеко? А то зайдите, поговорим.

-А как к вам обращаться?

-Тимофей Дормидонтович.

 

«А вот и пойду!» - назло кому-то невидимому воскликнула Ирина Степановна, рассудив, что неведомый певец вряд ли использовал свой чудный голос для того, чтобы заманивать женщин и впоследствии расчленять их. Очень скоро это заметили бы, и крупно написанный плакат исчез бы с его окна, не дождавшись, пока некая Ирина Степановна бросит на него свой заинтересованный взор.

 

…Через полчаса она уже сидела за столом в светлой зале, наполовину занятой роялем, прихлебывала отлично заваренный чай и слушала  темноволосого мужчину примерно ее возраста, одетого в новую бархатную куртку. «Он не всегда поет бесплатно» -мелькнула догадка.

 

-Вы выступаете? С таким голосом, как у вас…

-Да, но очень редко. Страх перед залом появился после смерти жены.

 

Она сочувственно покивала.

 

- Но все равно надо петь. Вы не должны зарывать свой талант в землю.

-Скоро меня самого зароют,- мрачно пошутил собеседник.

-И  вы встретитесь с теми, кого любили….

-Вряд ли. Не особенно я в это верю,  признаться.

-Но как так?!

-А вот так. Мы живы, пока нас помнят. Вот это я знаю твердо. А остальное-кто хочет-пусть утешается.

 

Ей стало зябко и неуютно. Да и домой пора, что она сидит с этим странным человеком?

 

-Так почему же бесплатно?

-Дела давно минувших дней. Когда-то я пел в церковном хоре…

 

И он рассказал, как в течение нескольких лет после окончания консерватории он не мог никуда устроиться и пошел по первому попавшемуся объявлению о наборе  в хор главного городского собора. Его сразу приняли, дали высокий оклад, нагрузка была приемлемой, жить бы да радоваться. Но постепенно высокая радость первых месяцев служб сошла на- нет. По мере того, как он врастал в жизнь прихода, стали возникать искушения. Денежный учет на приходе велся из рук вон плохо, хористы  брали из кассы кто сколько хотел, и часто забывали рассчитаться. Однажды кто-то взял особенно крупную сумму и не вернул во время. При составлении годового отчета престарелые сотрудницы бухгалтерии не стали особо разбираться и «повесили» недостачу на того, кто пришел последним и кого никто не знал. Этим козлом отпущения и оказался певчий Тимофей. Он не стал спорить.  До копейки выплатил всю сумму. Потом ушел из соборного хора, хотя и регент, и ведущие солисты уговаривали его остаться. Настоятель обо всей этой истории так и не узнал. Ему было под 80, и его берегли.

 

-После этого я дал зарок петь бесплатно,- продолжал он.

-А на что же вы живете?

-Даю уроки вокала, репетирую. Иногда аккомпанирую на корпоративах. Знали бы вы, что там творится!

-А в церковь не ходите?

-Захожу иногда.

 

Она стала прощаться. Хозяин не задерживал гостью. Обменявшись номерами телефонов, они расстались.

 

-Грешно зарывать талант в землю, -сказала учительница на прощание.- Да и храм бросать нельзя.- Подумайте, может, вернетесь?

 

Он отрицательно покачал головой.

 

Она, задумавшись, шла по улице. И спохватилась, когда увидела перед собой гостеприимно распахнутые двери собора…..

 

«Зайду»,- решила Ирина. И вошла.

 

-Где здесь кабинет настоятеля?

-А как о вас доложить?

-Педагог из музыкальной школы.

-Подождите.

 

….Через полчаса из кабинета вышли двое: осанистый старец с золотым крестом на груди и невысокая, просто одетая  женщина с сияющими глазами.

 

-Спаси вас Господь, что зашли. Я перед вами в долгу. Приходите когда пожелаете. И на службу, и ко мне, если не буду очень занят. Всегда рад вам. Вот, возьмите на молитвенную память,- старец протянул ей иконочку мученицы Ирины.

 

А через месяц на очередном празднике на служб в храме стояли два до самозабвения счастливых человека: в массе молящихся - скромно одетая, чуть сутулая женщина, покрытая белым кружевным платком, и на правом клиросе- статный, величавый певчий, чей бас гремел на весь собор. И каждый чувствовал другого, не глядя. Да и куда было разглядеть в такой толпе!

 

 

В то зимнее утро бабка Михайлиха - так её звали в деревне - проснулась по привычке рано. Корову уже давно продали, и хлев разобрали на дрова, в тёплом закутке топталась немолодая коза - а бабка всё вскакивала ни свет ни заря, чтобы проведать свою кормилицу.

 

Приводила себя в порядок, прибиралась на скорую руку - и день катился привычной колеёй, как солнышко в небе, с востока на запад. Так было издавна. Сколько она себя помнила - жила сначала в семье, потом с мужем, потом одна. И её вдовство длилось нескончаемое число лет.

 

Где-то в далёком городе жила её дочь с мужем, оттуда каждое лето они привозили на каникулы внука. Что будет, когда он вырастет и перестанет ездить - она думать боялась, потому что оставаться совсем безнадежно одной ей было страшно и непривычно. Когда мелькала такая мысль - успокаивала себя, что к тому времени умрёт и никаких забот об окружении себя людьми у неё уже не будет.

 

Умывшись, одевшись и причесавшись, она присела к окну. В воздухе за окном колебалась мутно-серая завеса измороси. Она скрывала всё, что было видно в оконном проёме: косогор, заросший пожухлой травой, несколько серых избёнок, разбитый грузовик возле одной из них. Казалось, время остановилось и не двинется  больше никуда. Остановилось на последних днях ноября. А на дворе давно уже был январь. И это было не к добру - впереди могло ожидать холодное сырое лето и неурожай.

 

«На все воля Божия, - вздохнула Михайлиха и раскрыла потрёпанный «Молитвослов», доставшийся ей от раскулаченных деда с бабкой. Всё тогда выгребли и утащили, а «Молитвослов» и заветная икона Богородицы остались - мало ли мест на крестьянском подворье, где можно припрятать аккуратный свёрток в мешковине.

 

Теперь икона стояла на кружевной салфетке, прислоненная к раме окна. Утром и вечером перед ней возносились молитвы, как было заведено более ста лет назад, когда эту избу построили. Сколько людей ушло, сколько бурь пролетело - а этот порядок остался. И останется, пока Михайлиха жива.

Молилась, потом просто думала.

 

Скрюченные от многолетней работы руки не держали спиц, поэтому связать женщина ничего не могла - ни внуку носки и варежки, ни себе кацавейку, и от этого сокрушалась.  Глядела, как по улице носится ребятня, шлёпая по лужам - матери с утра повыгоняли пострелят на свежий воздух: каникулы, хоть и сырость, пусть детвора не путается под ногами. А внукам, приехавшим из города и вовсе раздолье - дома, в каменных джунглях не разгуляешься! Правда, к обеду все вернутся перемазанные - да невелика беда всё вымыть, просушить - времени эвон сколько! Ни в огород, ни в поле, ни на ферму спешить не надо.

 

Так она сидела, потом встала мыть перловку, чистить картошку на обед. «Слава Богу, ещё день послал», - подумала Михайлиха и улыбнулась своим мыслям.

 

- Баба! - раздался в избе звонкий мальчишеский голос. - Бабуля, смотри, мы снегиря нашли!

-Ах ты, Господи! Ноги вытирай! Вчера полы протирала - не  наследи. Сухие валенки обуй. Где нашли? Что за снегирь? -  хлопотала Михайлиха, не сразу заметив позади внука Алёши ещё двоих ребят. Они стеснялись войти в чистую горницу и топтались в сенях.

- Вот, - Алёша протянул раскрытую ладонь. На грязной расцарапанной мальчишеской ладони лежала замученная птичка с красной грудкой. Она распустила крылышки, её головка безжизненно свесилась. - Баб, он живой? Мы его на луговине нашли. Он будет летать? - тормошил бабку Алёша и уже кривил рот, готовясь зареветь.

- Сомлел. Загоняли вы его, наверное? - высказала своё предположение Михайлиха. И тот же час её прервали сразу три протестующих голоса:

- Нет! Мы его не трогали, честное слово. Вот так и нашли. Может быть, его можно откачать?

 

Снегирю предлагали воду, крупу, червяков. Он вяло подвигал клювом, потом вдруг поднял головку и стал пить. Никто не видел, что  позади ребят стояла Лешина бабушка и шевелила губами, перебирая четки.

 

- Баб, ты за него молишься?! - изумлённо воскликнул внук.

- А что же не помолиться? Всё-таки тварь Божия, - ответила пожилая женщина, поправляя платок.

- Так за каждого можно молиться, с кем случится что-нибудь?

- Зачем ждать, пока случится? Надо заранее. Встал утром, перекрестился, и «Господи, помилуй!»

- И всё?

- Почему? Открой «Молитвослов» и читай всё остальное.

- А в школу как же?

- А почитай, сколько времени хватит.

- Папа будет сердиться, - задумчиво проговорил мальчик. – Он говорит, что попы и церкви - всё сплошной обман.

- Вот, ты сам видел. Никакого обмана нет. Всё у вас на глазах.

- И мы видели, - хором подтвердили другие дети.- Мы всем расскажем.

- А снегиря куда теперь?

- Снегиря в клетку пока, оживёт - сам улетит. Слава Богу, малую птаху пожалел.

 

Притихшие ребята попятились к выходу. В тот вечер и несколько дней подряд в деревне только и было разговоров, что о чуде в доме Михайлихи. Хотя она строго запретила рассказывать об этом. Но поди, удержи этих балбесов!

 

 Алёшка стал героем дня, и с ним все хотели дружить.